№2, июнь 2000г. Петр РОДИЧЕВ

Я не отношу себя к знатокам судьбы и внутреннего мира известного у нас общественного подвижника, отечествоведа и литератора Александра Николаевича Устинских, год назад сжитого со света, можно подумать, стечением коварных обстоятельств. Они так и не прояснились - значит, времена предательств, попирания нравственности, циничного удушения России и друг друга никуда не делись, продлились во второе десятилетие рыночной оккупации. Только втянулись обратно в обывательские норы страха хищные головки с чуть ли не раздвоенными языками...

И меня та же мразь достала еще в 88-м, в частности, не дала спасти брошенный на произвол чиновников родной дом Сергея Тюленина с его колыбелькой, уцелевшей на чердаке, изолировала от местной периодики, зациклилась на клановой травле, дав понять, что хозяева в русском Орле отнюдь не русские...

Предчувствие, что враги перед нами - общие, настраивало на сближение, хотя я никогда не состоял в коммунистах и на последовавший раскол в компартии смотрел иронически, а бывший мафиозный ЦК молча ненавидел за узурпацию народной Советской власти, позволившую ему в конце концов погубить страну изнутри, через посредство облюбованного для этой цели условного “троянского коня”...

Не уточняя - что именно привлекло его в догматической позиции Н.А.Андреевой, - я предлагал Александру Николаевичу отступиться от поддержки ее рутинной демагогии, и вообще от марксизма, устаревшего историографически и морально - банальную конкретику сейчас опускаю. Говорил, что не подлежит забвению лишь безграничная славянофобия Маркса, его поистине нацистский шовинизм и расовая ненависть к русскому народу. Такое лицемерие отца интернационализма граничит, по Фрейду, с раздвоением сознания, что откликалось и в патологической русофобии недавно сгоревшего на ее почве одного орловского сиониста, которого нельзя было не счесть (относительно двоедушия соавтора коммунистического манифеста, остававшегося нераскрытым все годы существования СССР) за лучшего “марксиста” Орловщины. Об этом он, правда, не догадывался - довольствовался маской “правозащитника”; не признал бы за ним столь почетной на первый взгляд пальмы первенства и большевик Устинских, не обошедший его сатирическим вниманием прямо в первом номере “Единства”, и - в четвертом, а “далее - везде” - как объявляется об остановках электричек или даются затрещины вертящимся под ногами оболтусам...

В обстановке “броуновского движения” и тогдашнего бурления масс “народных фронтов”, “неформалов”, марксистов, “демократов”, социал-демократов, совбуров, кооператоров, просто демагогов и подонков-американофилов - подступало острое беспокойство за судьбу Отечества - я призывал А.Н. сосредоточиться на проблемах патриотизма в соответствии с первым из девизов новой газеты - “За нашу Советскую Родину”, под которым, увы, печатался и сугубо “всеобщий” - “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”. Великое конкретное тонуло в заболтанном абстрактном, не смешиваясь. В развитие этого противоречия позже из-под пера интернационалиста пошел роман о Петре – державнике и монархисте (не без космополитических “пробоин” в мировоззрении). Не исключается и осознавание им воздействия социального кризиса на былые позиции литературы в обществе и насущности ее выхода на более определенные пути национального духовного возрождения.

Партийных предубеждений А.Н., выменявшего, по легенде, за пару комплектов постельного белья сорок с лишним томов Ленина, я не поколебал, хотя уверен - внутренне он не являлся последовательным марксистом - преобладало в его натуре неотъемлемое русское начало: Родина - святыня. И в обеспечение этого убеждения судьба взыскала по самому жестокому счету - отняла единственного сына, тоже патриота, казненного осенью 93-го кровожадными молдавскими нацистами. Вот и верь в иллюзию интернационализма...

Будучи художником-графиком, я помог его газете рисованным заголовком, напрасно дополненным им самим целой гирляндой портретиков вождей международного пролетариата, вместо которых стоило ввести в композицию один “Орден Сталина”, учрежденный и изготовленный центральным патриотическим еженедельником “Завтра” - высокосодержательный по идее, выдержанный в лучших традициях национальной русской геральдики по рисунку и блистательный по эстетическим параметрам. Предложение было встречено ворчанием, мол, еще неизвестно - кто сделает орден своей эмблемой - может, Зюганов, этот компромиссник...

Газета выматывала, пожирала время, энергию, да и деньги - порой и пенсионное пособие. Поездки, выступления на митингах, собрания, возня с рассылкой новых номеров “Единства” в многочисленные города, помимо 35 зарубежных стран. И обратная связь - письма в редакцию, иногда - гнуснейшие, - провокационные и клеветнические. Всё - на нем, чаще - одном. Позвонишь, бывало, и в поздний час - бдит, дел всегда по горло (за тиражом ездил сам - довольно долго издание печаталось районными полиграфистами), а ноги не казенные и больные - впору сидеть на группе.

Помню, как сокрушался А.Н., когда его пригласили на международный конгресс марксистов в Канаду, но денег на дорогу не дали. “– А почему, - спрашиваю, - генеральная госпожа Андреева не поощрила вас нужной суммой, - вы же так выкладываетесь ради общего дела. Всегда печатаете ее доклады, несмотря на убогость и повторяемость их содержания?”. “– Ну, не один я печатаю, - говорит. - Да и нету у нее никакой партийной кассы”. На языке вертелось: вот уж примадонна - хоть на божницу сажай; давно уж открыла бы какие-нибудь доходные мастерские, как Вера Павловна у Чернышевского, а так ничего не высидишь - непутевая она у вас большевичка. Успел разобраться в этом и он...

Люди с характером крутого посола появляются не как грибы - из “плесени” мицелия, пробрызнутого теплым дождичком. Устинских – плоть от плоти сибирской кедровой тайги, неразменный чалдон.

Обыкновенный мальчишка, он с нетернением подрастал в рабочей семье на окраине села Киселевки (впоследствии - город Киселевск), мимо которого с ветерком проносились на юг и обратно поезда из Кемерова, Новосибирска и Барнаула. И как бы на более масштабное благоденствие тамошних угольщиков - набирал мощность местный завод шахтного машиностроения, возник новый поселок, умножалось население.

Только развернуться не дали.

Уходящий на фронт старший брат привел вместо себя к токарному станку 16-летнего Сашу Устинских. Завод стал секретным, а его продукция - реактивные снаряды для гвардейских минометов БМ-13 (народное название - “Катюша”) - была непревзойденным тогда оружием возмездия. Со всей душой отдавался до конца войны этому делу в качестве изготовителя мерительных приборов (“ловил микроны”) и наш Александр Николаевич...

С образованием ему повезло. К 24 годам (1949 г.) - два диплома: Омского речного училища и Ленинградского института инженеров водного транспорта. По распределению осел в Рязанском гидрорайоне - на 20 лет.

Остальная жизнь - в Орле.

Не думаю, что об Устинских больше никто и никогда писать не будет. Найдется и хоть приоткроется многое из того, о чем я только слышал: о шлюпочном переходе Ленинград-Одесса (“из варяг в греки”), за что он был награжден министром водного транспорта именными часами; кем-то, попросту говоря, “притырены”, пока хозяин квартиры умирал в больнице, - пишущая машинка, факс, рукописи (в т.ч. - вторая часть трилогии о Меншикове - ее передача в печать была уже обговорена с издательством), семейный архив Русановых с хранившимися в нем письмами от пожилого ненца-новоземельца, охотника и проводника И.К.Вылко, поделившегося воспоминаниями о тяжелом, на никудышной шлюпке, походе с самим Владимиром Русановым вдоль западного берега северного острова Новой Земли - это собрание редких документов передавала А.Н. родная внучка полярного исследователя; 3 центнера бумаги из запасов на печатание “Единства” - кому-то показалось - “плохо лежали”, тоже умыкнуты... Друзья и враги - кого больше? Все смешалось в осиротевшем доме Устинских...

Желая удачи тому, кто задумается с пером в руке о судьбе Александра Николаевича после меня, без каких-либо намеков советую помнить - он не так прост. И позволяю себе, при таких скудных познаниях о нем, дерзость предположения, что неугомонный талант его души вечно искал выхода через возвышенно-романтические идеалы и образы. Девиз - “Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...” – не был для того поколения просто звоном в ушах.

Что влияло на пробуждение любознательности у сугубо сухопутного молодого рабочего-станочника Устинских к водно-судоходной стихии - наверняка предположить трудно, а напрямик об этом теперь не спросишь. В 1945 году было, наконец, издано Главным управлением Северного морского пути научное наследие В.А.Русанова, скорее всего оставшееся неизвестным курсанту Омского речного училища. Зато могла быть уже прочитанной книга В.Каверина (Зильбера) “Два капитана”, отвечавшая “злобе дня” молодежных устремлений 40-х годов и принципам соцреализма. Роман сделали популярным, издавая его массовыми тиражами. Но подозрительной остается концепция этого произведения - экспедиция капитана Татаринова (вероятность речевого оксюморона в противоположность Русанову: постановок под сомнение способности русских быть капитанами у зильберов не отнять), положенная в основу композиции романа, достаточно убедительно напоминает последнюю, 7-ю экспедицию Русанова, несправедливо замолчанную, как вообще почти все его заслуги и само имя  полярника. Многое подменено и завуалировано в каверинской литературной мистификации, главное же - совпадает: идея сквозного плавания по Ледовитому океану в одну навигацию - русановская идея. У Каверина - ее вариация с узнаваемыми совпадениями, включая координаты гибели экспедиций и вероятность открытия Северной Земли с одной и той же позиции. Одинаково даже имя ненца-охотника – Вылко...

Исходная несамостоятельность русскоязычного романа Каверина с признаками сознательной профанации подлинного события обернулась еще и бутафорским плагиатом: предпоследние главы названы разделенной на две части и свободной от кавычек строкой из поэмы “Уллис” Теннисона - “Бороться и искать, найти и не сдаваться!”. Девиз этот с 1912 года остается начертанным на могиле второго покорителя Южного полюса Роберта Скотта. Автор “Двух капитанов” должен был знать это. Тем не менее он оказывает сомнительную честь той же надписью и могиле виртуального открывателя Северной Земли. О, обаяние трафарета!..

Устинских заинтересовался судьбой Русанова в 47-м (почему нет поисковой экспедиции?) и занимался ею полвека - ему бы и ставить на место Каверина. К 77-му году А.Н. определенно знал о целом рюкзаке Русановских документов, обнаруженных на острове Попова-Чухчина и “не просто бездарно, а преступно загубленных”. А может, нас, русских, в отличие от зильберов, предусмотрительно не допускают до источников достоверной информации о гибели лучших сынов России? И до бумаг Александра Николаевича...

Если говорить о служении народу, идеалу, об исполнении партийного долга, верности присяге - тут все ясно. На личностном уровне то, о чем я хочу сказать, сопоставимо, пожалуй, с проблемами испытания себя в ином, непривычном амплуа. Так, например, военные, особенно не “технари”, а строевики, перед выходом в отставку обычно спрашивают себя: чего ты стоишь без погон, на что способен, кроме пастушества?

Устинских, помимо своих партийных дел, вершившихся выпуском газеты “Единство”, увлекался историей, краеведением и публицистикой. Выступал в печати, читал лекции в местных вузах и других учебных заведениях, библиотеках, на собраниях и митингах, занимался научной и литературной работой.

Последнее увлечение постепенно стало профессиональной деятельностью - об этом свидетельствуют четыре книги: “Приговорен к смерти”, “Басурманка”, “Где заряжали пушку”, “Денщик царя” (продолжением этого повествования о временах петровских реформ ожидались еще два романа - “Слуга Отечеству” и “Властелин в изгнании”). Была в этом замысле и дерзость - (браться за эпоху Петра Великого после Алексея Толстого), и признаки “гением начатого труда” (Лермонтов), чувствовалось определенное влияние таланта исторического романиста Пикуля и похожесть их натур, что можно принять за влияние стиля известного писателя на манеру письма автора “Денщика”, хотя ничего явно подражательного тут нет. В завершенной трилогии все могло обрести безупречную оригинальность.

Вполне резонно вставал вопрос о приеме А.Н.Устинских в Союз писателей России. Только помочь ему я не мог – находился в хронической опале у клана, ведающего и вопросом начального этапа вступления в творческий союз. Он сам убедился в этом, когда заговорил однажды о своем заветном и законном желании с ответсеком писательской организации. Уполномоченный с Олимпа, не вникая, изволил отшибательски высмеять пожилого литератора, превосходившего во всяком случае его самого по творческим результатам и видами на перспективу.

Поплану мероприятий к 300-летию (фактически - более чем 1000-летию) Российского флота в С.-Петербурге, на одной из читательских конференций, последняя книга А.Н. (о Меншикове) получила высокую оценку и была представлена жюри юбилейного конкурса, возглавляемого Д.Граниным (тем самым русофобом, который выдавил из Ленинграда В.С.Пикуля). Произведение одобрили и там - намечалось лауреатство. Однако недоброжелатели оказались везучее - тайно позвонили в жюри: кому вы даете премию - он же большевик...

Устинских прожил столько же, сколько и Советская власть - последние полгода не в счет из-за их убийственности...

Под воздействием внутренних и внешних интриг зашаталась партийная организация - нарушилась стабильность взаимоотношений между ее членами, не обеспечивавшаяся ничем, кроме степени их личной порядочности. Но когда ситуация дозрела до кризисной фазы, вспоминать крылатое выражение “Ищите женщину!” - было уже поздно. Под ее начало, о чем уже говорилось, не стоило становиться вообще, а пополнять ряды организации за счет представительниц чрезмерно рефлексирующего пола, тем более - незрелых, разумнее было бы лишь в исключительных случаях, и при ответственности за них проверенных молодежных формирований. Всё захлестнули склоки, которых генсек ЦК ВКПБ не прекратила, поэтому гибель А.Н.Устинских - прежде всего на ее совести. Маниловствующие партчиновники, вездесущие сионисты, собаку съевшие на подрыве коммунистического движения, подкидыши-провокаторы, обыватели с неустойчивым мировоззрением, скучающие провинциальные дамочки, подавшиеся в большевички - все эти прилипалы были балластом на контрпропагандистском “судне” (“Единство”), ведомом А.Н. “против шерсти” официальных СМИ и тайной колонизации Отечества. Сильнейший нервный срыв, навязанный капитану, позволил балласту распределиться хаотически, что нарушило остойчивость и плавучесть “судна”, вследствие чего оно опрокинулось вместе с кормчим...

... Мне рассказывали один эпизод из жертвенной жизни А.Н.Устинских, в груди которого, как известно, стучало сердце настоящего Данко.

Года три назад на вокзале в С.-Петербурге (более известном как Ленинград) к А.Н. подошла измученная женщина средних лет с двумя исхудавшими детьми и предложила ему убитым голосом купить у нее этих “козляток”, чтобы они не погибли. Работу она потеряла, из квартиры уже предложено выселяться за просроченные платежи, что можно было продать - проедено, в доме хоть шаром покати.

Естественно, Устинских вознегодовал и проникся сочувствием. Он отложил возвращение в Орел: тут же, в зале ожидания, распродал пассажирам имевшиеся в дорожном саквояже экземпляры собственной последней книги, успокоил и накормил детей, обзвонил своих ленинградских знакомых - те помогли женщине деньгами, в том числе - погасить задолженность по квартплате, и вскорости нашли ей работу. Уцелели при ней и “козлятки”.

Это было целительным дуновением Советского образа жизни, отнятого у народа, но остававшегося незыблемым в душе Александра Николаевича.

Будем достойными его памяти!