№1, 1999г. Н.К.КОНОНОВ, кандидат исторических наук, доцент, участник Великой Отечественной войны

Н.К.Кононов

Обозначение Вами Орла как третьей литературной столицы России может быть отнесено лишь к его отдаленному прошлому. После Бунина и Блынского на орловских мелких водах жемчужины больше не произрастали. О традициях говорить не приходится, поскольку некому было их развивать – все мало-мальски весомое в творческом плане обычно отрывалось, притягиваемое Москвой, а серенькое подражание переродилось в эпигонщину, краеведческие перепевы и заштампованное газетное репортерство. Обедненный, почти бесплодный литпроцесс тем не менее выдается ловкими людьми за полнокровный и процветающий. Областная администрация меценатствует, думая, что тратится на нужды культуры. Дело доброе, однако начинать его надо было с учетом опоры на профессиональных критиков...

Из наиболее афишируемого на этом безрыбье в последнее время напрашивается на читательское осуждение странная книга Ю.Оноприенко “Маковка”. По составу своему сборник пестр, как лоскутное одеяло; в жанровом плане – это отсебятина, в том числе – оценочная (к примеру: за исторические новеллы выдаются авторские дилетантские рефлексии на первобытные времена, средневековье и эпоху самодержавия); на писательский психологизм тексты не тянут, на художественную публицистику – тоже; гражданская позиция сочинителя предвзято-тенденциозна; недоусвоенный им литературный язык подменен разговорным с фаршированием его перлами журналистского жаргона. Отобранное для книги не производит впечатления, что выбирать было из чего – кажется, будто подметено по сусекам буквально все из написанного, а “новое”, предварительно публиковавшееся в “Орловской правде”, беззастенчиво разбавлено содержимым всего предыдущего сборника (“Влажные глаза”. МИИП “Поиск”, Орел, 1992).

Одним из главных недостатков книжки является тематическая неразборчивость, плохой вкус ее автора в направленности изображаемого. Смахивает это и на заведомое очернительство всего русского. В основу многих рассказов положено явно смакуемое пьянство. Пьют жители сел, призывники, милиционеры, дружинники, преподаватели, студенты... Пьют везде и по-черному: на пруду, в сельсовете, на колесе обозрения в горсаду, в милиции, в сортире... (“За ягодой, красной, как кровь”, “Болезнь Паркинсона”, “Штат Выгонка”, “Колесо”, “Влажные глаза”, “Забытая жизнь”, “Папороть”, “Солитер”, “Студень”). Особенно отвратительна зарисовка “На великой Зуше” – о деревенском выпивохе по прозвищу Волосок...

Пьет горькую даже “дедушко” водяной... Нелады с чувством меры выпирают у Оноприенко и в разделе “Мои поверья”. Увлечение мистикой с вульгаризацией фольклорных сюжетов простирается у него до попытки, естественно, неудачной, сочинить повесть-пародию ( “Двойной ракурс, или фотобух”) на модный интерес к сфере духов, - только не с его пером браться за такой гуж.

Так называемые “Этюды” в “Маковке” излишне натуралистичны и сопровождены неуместными, с претензией на философичность, рассуждениями и обобщениями автора. Названия отдельных из них не соответствуют содержанию (“Рисунки на окне”, “Во вздохе одном...”, “Глаза откроются”, “Летняя пастораль” и др.). Иногда в разных этюдах повторяются одни и те же эпизоды. Заметны и случаи бессвязного набора слов – абракадабры, например: “...Небо становится выше – крылья мыслей уже не цепляются за него...” (“Снега февраля”); “Сугробы – клавиши, ноты – дни. Рояль зимы в феврале звучит всем регистром” (“Клавиши зимы”); “Табуны летних грез ускакали в несбывшийся сенокос” (“Прощание”) и т.п.

Три обособленные спортивные статьи – мелкоэмоциональны. Автор показал себя в них фанатично преданным футболу, который, по его мнению, придуман богом, - он готов “увидеть футбол – и умереть”. Это его личное дело, но зачем же делить мужчин “на любящих футбол и убогих”? Оноприенко уверен, что во время матча “пьяных на улицах ... станет меньше. А если найдутся – это не наши, их можно отлавливать и пускать на компост”. Словцо-то какое – “отлавливать”, – будто бешеных или бродячих собак! И это – писатель? Извините...

Не получилось в “Маковке” и “взрывного юмора”, обещанного в аннотации к книге. Ни один из “рассказов” раздела “Смешное” ничего подобного не содержит, кроме разве речевых ужимок самого юмориста, хохочущего в полном одиночестве. Вещи эти литературно не обработаны, сумбурны и пусты по содержанию. Может ли вызвать смех такая, например, чушь из опуса “Цугцванг”: “...ажурная петелька чулка-ночи тут же рвалась и на радостном капроне дежурства вспыхивала безобразная дыра”?

При отсутствии литературного вкуса, что сразу же бывает заметно по вычурности языка с такой же его образной оснащенностью, по тривиальности содержания, – творческие претензии соискателя писательской значительности вполне соответствуют рамкам банальной литературщины.

Расхваленный такими же грамотеями, как и сам сочинитель, “образный слог” /стиль/ Оноприенко лишь усложняет чтение и затрудняет понимание сути написанного им. А надо бы ему знать, что напыщенность тона приводит к ложным красивостям и пародийности смысла, захламляет и уродует язык – основной строительный материал пишущего. Из целого вороха словесных несуразностей ограниченная площадь анализа позволяет привести только минимум этого добра: “Поповский двор прочен и молчалив, как ночной коровник...”; “Подлодка хорошего настроения вновь тонула в соленой пучине, хлебая кингстонами мутную воду жизни”; “Семин мокроносым щенком... царапал ошейник чужих слов...”; “Хозяйка... как-то вдруг сделалась тяжелым бычьим пузырем...”; “... здесь ждал пир, ждало кострище, на углях которого вкусно обугливалось жаркое из детского сердца и сочной девичьей души”...

О низкой степени грамотности автора “Маковки” свидетельствуют и элементарные “мелочи”: непростое слово “пара”, употребляемое в литературном языке более чем в семи значениях, помимо идиом (в качестве определения, наречия, сказуемого и пр.), Оноприенко пользуется им исключительно в просторечной форме (пара – секунд, минут, дней, метров, жалоб, сырков, нарядов, физиономий, историй и даже комсомольских секретарей); так же бездумно обзывает “стайкой” - людей (“...и поручили ему стайку гостей”), хотя термин “стая” давно укоренился в нашем языке относительно существ одного вида, пусть и различных сред обитания, – волчья, птичья или рыбья; вместо “бегу трусцой”, пишет – “бегу трусцом”, вместо “уронила” – “сронила”, вместо “поймал” – “словил”; сталкивает в короткой фразе два предлога: “Тут же непременно и веник с до единого обломанными прутиками”... Все это – сплошь и рядом.

Что может быть для писателя позорнее невежества в грамматике? Еще убийственнее, если он этого не осознает...

Но чем объяснить допущение до издания столь не подготовленного сборника? Значит, у льстецов Ю.Оноприенко включая редактора книги И.Рыжова, а также аллилуйщиков с презентации – Г.Попова, И.Лободина, А.Логвинова, Н.Перовского и др. – профессиональный уровень и эстетические представления еще ниже?

Необоснованное захваливание низкопробного сочинительства и непомерное возвеличивание мнимых успехов Оноприенко наводят на размышления о не совсем здоровом нравственном климате в Орловской писательской организации, что, вероятно, и привело к благодушествованию, зазнайству, творческому застою в ней и, похоже, нетерпимости к критике недостатков в литературной работе.

Писательствовать на уровне “Маковки” – на родине великого Тургенева – грешно и постыдно!