№1, 1999г. Петр Родичев

На мутной волне загадочно-“лауреатских” переизданий всего написанного, включая стенгазетные шедевры и черновики, вслед за бронзовеющими В.Дронниковым, В.Катановым, Г.Поповым и др. заявил о себе целым томом ремесленных стихотворений и литератор из Змиевки Алексей Пахомов. Глядя на ухоженные седины его необязательной бороды, я вспомнил известную иллюстрацию А.А.Пластова к рассказу Л.Н.Толстого “Много ли человеку земли нужно”. Почему-то именно эту... Там - безрассудный забег во имя стяжательства, здесь - нелепые догонялки в плане объема, сиречь - толщины книг, независимо от качества их наполнения. Такой странный, с перекосом в непомерное тщеславие, литпроцесс - увы, при полном отсутствии у нас отрезвляющей критики. Зато столичная начала-таки воздавать ироническое должное: Лев Аннинский - В.Дронникову (“Завтра” №15, апр. 97г.); Виктор Чалмаев - опять же В.Дронникову, Г.Попову, И.Семеновой и др. (“Орловская правда” от 13.1.98г.). И - поделом.

В свое время, по просьбе А.Пахомова, я прочитал несколько папок его рукописей, отобрал из них не более двух десятков стихотворных набросков - для доработки, а не для публикации, все остальное посоветовал убрать с глаз долой навсегда. И вдруг - том в 500 страниц! Творческий взрыв исключается. Значит, напрасно я тратил время на переоценку ценностей. Наивный сочинитель решил поколебать основы (во всяком случае - приличий) - компенсировать безнадежную невыразительность своих произведений оранжевой частью спектра, щедро повернутой на обложку и форзацы, и усиленной блеском целлофана. Едва открыв тропическую обложку, сразу видишь врожденные пороки низкой книжной культуры издательства “Вешние воды”: портрет автора не на своем месте - не слева от титульного листа, а тут же за форзацем; на его обороте - совершенно неуместно приведен отзыв о стихах имярек мало что соображающего в этом жанре члена Приемной коллегии Союза писателей, к тому ж - чувствуется - “пощипанный”; на титульном листе, между именем автора и названием издания, опять-таки “ни к селу” подвешен эпиграф ко всей книге, вовсе не соответствующий всему ее содержанию. Ужасно и внутреннее оформление, выполненное лицами, незнакомыми с художественной грамотой и лишенными эстетического вкуса. Уже по этим немногим признакам ясно, что и редактор увесистого сборника - заскорузлый дилетант, если не злоумышленник.

Допустил он и в конце книги стихов нелепый раздел - “Отзывы из статей и рецензий разных лет” - при живом еще их адресате А.Пахомове. Ненароком сомневаешься: а с согласия ли автора (от чего-то поторопившегося отмежеваться в кулуарах писательского дома от какой бы то ни было ответственности - “Все претензии - к моему редактору”)? Где уж нам, в недоумении разводящим руками, понять - с чего бы, например, некто А.А.Зотиков запросто пишет: “Алексей Пахомов, как и Сергей Есенин, в своей поэзии...” (вот это уравниловка!), - и сия раблезианского размаха натяжка идет в печать то ли с одобрения самого “равного” Есенину, то ли с лукавой подачи В.Катанова, редактора. Не мешало бы им, всем трем, сперва научиться понимать - является ли тот или иной опус вообще фактом творчества...

В подборке тщательно отцеженных Катановым комплиментов оказались и “выбранные места” из моей, 6-летней давности, развернутой рецензии. Использованы они в нарушение авторского права - без согласования со мной и при сокращении текста в узловых местах (тоже без моего ведома) в совокупности - более чем на две трети. Дело это, как известно, учтено гражданским кодексом, но сказано же великим рязанцем: “Удержи меня мое презренье...”; что-то жалкое есть в крохоборстве пигмейской “славы” любой ценой. Более важно то, что же именно потравлено “козлом”, допущенным в огород статьи: это абзацы о многолетнем “терроре среды” (Вл. Солоухин) по отношению к творческим начинаниям Пахомова (в своих литературных воспоминаниях я приведу его письма ко мне, в которых говорится и об этом, может, - и стихи, адресованные мне лично); о плохом редактировании двух первых сборников - тем же Катановым (странная взаимопривязанность), ничего не делающем безвозмездно; сняты и мои критические замечания о недоусвоении Пахомовым многих тонкостей образного мышления, а также о желательности обновления им мировоззренческой ориентации и более углубленного овладения богатствами родного языка; опущены и одобрительные слова в развитие гражданственной темы о “клеветниках России”... Короче - если представить ту мою статью вроде батона с изюмом, то ковырявшийся в нем предпочел выбрать один изюм. И досаднее всего, что сам Пахомов не возразил против этого, впрочем, не диво, если его “коготок увяз” в неких беспредельных компромиссах один бог знает когда.

Меня, при случае, по сей день справедливо попрекают, мол, ты такой принципиальный, а превознес, как ни ряди, - слабого сочинителя. Да, был грех - похвалил авансом... Из традиционных добрых чувств к бывшим фронтовикам вообще - пожалел затаптываемого на обочине окололитературным спецназом задолго до 91-го года.

Верно и то, что ни одно благодеяние не остается в этом мире неотомщенным...

Когда в феврале 1996-го смертельно обидевшиеся за нелицеприятную литературную критику “неприкасаемые” собрались исключить меня (заочно и даже не объявив об этом исключаемому) из писательской организации, А.Пахомов, сам бессчетное число раз сносивший от них унижения, проявил не подобающее ветерану войны малодушие - примкнул к бьющим лежачего (к тому времени я уже 4 года был на второй группе инвалидности), потом заметался, - стал оправдываться по телефону: дескать, в протоколе собрания ошибка, он его поднимет и приложит письменный протест... Ничего не поднял и не приложил - не тот масштаб личности. (Не укладывались у меня в голове, помню, и его страхи за промашку, - опубликовал он стихотворение с посвящением мне (“Вешние воды” апрель 94г.), после чего позвонил дрожащим голосом: “- А что теперь скажет Д.?”).

Не простил я позже, - когда в разгар одной из пяти за последний год помпезных презентаций очередного переиздания эпигонщины того же Д., давно превратившегося в рантье, живущего на проценты с юношеских стихов и “наработанных связей”, бывший фронтовик публично уронил себя, в сущности, пресмыкательством перед тем, кого должен был презирать за многолетнее расчетливо-посульное допущение в литпроцесс и активное соучастие в преображении его из творческого в латентно-коммерческий.

Я молча, без единой строки объяснений (понимай как знаешь), передал Пахомову через писательский дом все его сборники с автографами - в завернутом виде. Отношения в таких случаях прянято считать разорванными, ясно, со всеми последствиями.

Казалось бы - кому и какое до этого дело? Однако и до моих ушей как-то долетела “утка”, будто Катанов, делясь литературными новостями с нашим общим знакомым, насладился злословием:

- Да вот Родичев швырнул Пахомову обратно его сборники со словами - “Не буду читать эту графоманию! В Литинституте я и не таких громил на семинарах...”

Ну, что ж - как молвится - бог, он все видит, в том числе - показную набожность Катанова, и наверняка лизать ему на том свете своим коварным языком раскаленную сковородку...

Зачем же было змиевскому пииту после разрыва как ни в чем не бывало, вынать из-под спуда устаревшие похвалы разочаровавшегося в нем человека?

В конце концов речь не об экономии добрых слов - не столько с воза упало. Необъяснима “неуступчивость” А.Пахомова (или провокация его редактора?) относительно вынесенного когда-то мною в заголовок статьи о первых сборниках змиевца словосочетания “светимость души”. Эта риторическая фигура не имела органической связи с темой разговора, а выполняла роль чисто декоративного прикрытия ради придания хоть какой-то значительности литературным опытам уездного сочинителя, ущемляемого губернскими... Через месяц (22.1.92г.) эту статью перепечатала из районки “Сельская новь” (п.Змиевка) “Орловская правда” - под иным заглавием, ничем не хуже первого. Но Пахомов (а может, Катанов, исподтишка сеющий ветер) перенесли “фрагменты” из нее в нынешнюю, огненного окраса, книгу - нарочито под первоначальным названием, грубо проигнорировав уже осуществленное и окончательное переадресование мною (повторяю - после раскланивания с Пахомовым) заголовка “Светимость души” - Дмитрию Блынскому. Делалось это гласно - достаточно открыть его однотомник “Я полон света...” с моим послесловием, появившийся из печати еще в феврале 97-го, на 9 месяцев раньше книги Пахомова, затем (в мае) я выпускал под тем же названием брошюру в защиту поэта. Из этого следует, что у странного притязателя на прошлогодний снег и его любимого редактора было время для осмысления с позиций порядочности - кому уже принадлежит заголовок, и не смешить людей. На их злую шутку, и не подозревая о ней, я ответил доброй, - как в песне “... Ты потерял любовь, / Она - найденная: / Другому мальчику / Переведенная...”.

На замечание о повторяемости заголовков А.Пахомов нагловато заявил: “Это пусть Родичев думает - почему так получилось...”.

Надо же - до какой благодати он дожил: думает за него - Родичев, отвечает Катанов, и манна небесная - чем черт не шутит! - может быть, тоже сама летит ему в рот, как те скоромные вареники в сметане, которыми лакомился в ночь перед рождеством гоголевский бывший запорожец Пацюк...

Не видя смысла в претензиях к А.Пахомову и В.Катанову, я прошу читателей однотомника Дмитрия Блынского принять к сведению - “почему так получилось” у этих несостоятельных притязателей на чужой заголовок.

К сведению злоязычных шептунов: статья “О притязании...” закончена 24.12.97г. - за 5,5 месяцев, 7 дней и 2 часа до кончины А.В.Пахомова.

Опубликовать ее в городе с преимущественно клановой печатью и при многолетнем затыкании рта Петру Родичеву было негде, пришлось пойти на крайности - преодолевая отвращение, обратиться в русскоязычные издания, как выяснилось, вовсе не храбрые, не “свободные” и не порядочные. Из одного статью вернули через месяц, в другом так же бесполезно продержали 50 дней, потом - “заиграли”, не выполнив обещания вернуть.

Попытки возвратить первый экземпляр, пригодный для передачи куда-то еще, определились в целый водевиль... Однажды мне прямо в ванную позвонила (когда я иду мыться - беру с собой аппарат) какая-то женщина из ныне прекратившей свое существование газеты, пробавлявшейся мыльными сенсациями, “клубничкой” и анекдотами. Из-за шума льющейся воды фамилии этой особы я не разобрал - не то Фурцева, не то Плешивцева, не то Тельавивцева... Вместо извинений за задержку публикации материала, подписанного в печать редактором, она принялась - бестактнее некуда - просвещать меня, члена Союза писателей, насчет того, как следует писать статьи и рецензии, поставила под сомнение мое авторство словосочетания “светимость души” (“Небось, это есть у Есенина, Исаковского и Твардовского; а настаиваете - подайте в суд и докажите, что это ваши слова”). “На вас, что ли, подать?” - надо было спросить. Только - зачем, - речь-то в статье совсем об ином, чего она не поняла: Катанов меньше всего думал об авторе слов, составивших заголовок, - он почуял интриганским нюхом возможность оконфузить Родичева через посредство пахомовской книги...

Проиграв в телефонной полемике, позволявшая себе повелевать и прихварывающим р едактором, как мне стало известно, продиктовала ему ультиматум - “Или - я, или - публикация статьи Родичева!”. Верх взяло отнюдь не правое дело. Счастливым чувствовал себя от удавшейся пакости и Катанов. Хотя и недолго - до выхода из печати, спустя месяц-другой, моего исследования “О далеко зашедшем восхищении их сиятельствами”, разоблачающего несусветное искажение им, липовым карамзинским лауреатом “За отечествоведение”, российской военной истории... Вынесло свой приговор Провидение и пустомельской газете - она выдохлась и самоликвидировалась, подобно фейерверочной “шутихе”...