№ 3, июнь 2001г. ЗАЛПовцы

Критическая мысль в “третьей литературной столице” все еще ждет своего бесстрашного выразителя. После целого ряда десятилетий ее зажима попытки одиночек провентилировать спертую атмосферу подмен на рынке известности (жажда “казаться” при неспособности “быть”) караются у нас ожесточенной травлей.

В этой фантомной ситуации на выручку читателю пришло и утверждает себя литературно-критическое обозрение “ЗАЛП”. Оно не могло не заметить честной статьи кандидата филологических наук Петра Гапоненко “Отблески “хрестоматийного глянца” (“Поколение”, 2 и 3 июня 2000г.) - о промахах авторов изданного недавно литературоведческого пособия “Писатели Орловского края. XX век (Орел, “Вешние воды”, 1999). В порядке полемики мы дополняем указанную выше статью собственными замечаниями.

Нам неясно - почему в пособии так много внимания уделено Леониду Андрееву, чей жизненный и мыслительный опыт изначально не является достаточно универсальным для серьезного писательского труда. Будучи выходцем из периферийных разночинцев, Андреев, претенциозно уверовавший в личную гениальность под воздействием А.Шопенгауэра и Э.Гартмана, а также собственного невротического субъективизма (нестабильным было и его психическое здоровье - не раз покушался на самоубийство, пил, лечился от неврастении), активно “выдумывал себя” и упорно встраивался в литературу, приняв случайное присутствие в ней за свое призвание, хотя оставленное им, мягко говоря, шедеврами не назовешь.

По аналогичному поводу известному публицисту Л.А.Тихомирову, современнику Андреева, один журналист писал (“К вопросу об упадке творчества”): “Как вы могли пропустить такую важную причину упадка творчества, как пришествие разночинца в литературу? Пришел нищий, который ждет от литературы пищи, сюртука, теплой комнаты... Ну и пишет в четыре руки... От этого многоописания и скорописания наступает быстрое переутомление мозга. О таких писателях говорят: “Вначале что-то обещал, а вышло черт знает что”. А потому и вышло, что творческий труд не может быть ремеслом”.

Но в материальном плане как раз Л.Андрееву, при всех его сетованиях на бедность, исключительно повезло: “...самым высокооплачиваемым писателем в начале XX века был Леонид Андреев. Ему из еврейского сундука платили, по свидетельству А.Белого, около 1000 рублей за примерно 16 машинописных страничек. Это при том, что большинство жителей Петербурга и за целый год не получали таких денег” (“Слово”, июль-август 2000г., с.59: В.Острецов. “Союз народных защитников”).

Противоречивость мировоззрения Л.Андреева прибивала его - то к антибуржуазной и антимещанской тематике, то к пессимистическим ощущениям всеобщего и фатального неблагополучия людей из-за из бездуховности и разобщенности, то к мистико-формалистическим опытам с условными художественными средствами, то к социально-философским обобщениям, неопределенно-смутным при такой же его общественной позиции.

Все это носило на себе унылый отпечаток декадентской рефлексии, особенно - на утраченные иллюзии относительно “пробной” революции 1905 года.

Не было существенных прорывов и в поэтике. На этот счет, как мы знаем, А.П.Чехов заметил: “В Андрееве нет простоты, и талант его напоминает пение искусственного соловья” (Из письма М.Горькому от 29 июля 1902 г.).

И шумиха вокруг литературного наследия Андреева - тоже искусственна. Естественно лишь недоумение: а как же с чувством меры?

Разновидностью оценочного хаоса кажется при чтении и глава “Поэзия Орловского края в конце XX века”, написанная Г.А.Тюриным. С репортерской поспешностью, опережающей литературный процесс, начинающий ...вед или критик (пока не ясно) видит местных поэтов как бы вне гражданских проблем и национальной духовности. Для него предпочтительнее, когда “художественная словесность, не связанная с идеологией, политикой и коммерцией, стремится к постижению общечеловеческих духовных ценностей и ориентиров”. Сам же при этом “невинно” остается на космополитической позиции, притом - с претензией на менторство.

Не станем переубеждать Тюрина, как, впрочем, и разделять его удовлетворение мыслеблудием и эстетической неприкаянностью, которые он, если быть честным, должен был разглядеть в орловских декадентах - В.Ермакове, Н.Перовском, И.Семеновой и др. Видимо, для умиляющегося ими не столь важно и то, что ни один из них не владеет достаточными познаниями в стилистике, оригинальностью образной системы и свободой лексического багажа.

В этой роли иосифобродствующего представлен и А.Логвинов, пойманный на безответственном слове о собственном отечестве. По отношению к то и дело упоминаемому в статье В.Дронникову Тюрин оглядчивее - (попробуй такого норовистого не причислить к гениям!) - но акценты все равно расставляются по “общечеловеческому” шаблону: охотнее подмечается и в его стихах прежде всего степень ослабленности русского духа, в отношении чего приглянувшийся Тюрину хитрый патриот особенно любит присочинить.

В поте лица старается лукавый автор главы не упустить своего, отдающего русофобинкой, но зачем же цеплять имена и строки недвусмысленные, к примеру, стихотворение П.Родичева “Верю открытому взгляду...” (“Русские струны”), - из положенных на музыку. Почему-то оно рассматривается не само по себе, как текст, а в сцеплении с мелодией и в таком раскладе, будто одно мешает другому, в целом же - попытка создать впечатление творческой неудачи. А что, собственно, мешало передергивателю выбрать для анализа что-нибудь из непоющегося (в однотомнике 63 стихотворения, 6 поэм и такое же число баллад).

Увы, не столько выявил и аргументированно отстоял Тюрин нечто стоящее в новейшей поэзии Орловщины, сколько раскрылся сам как незрелый аналитик. И - неудивительно, если вникнуть в перечень имен, относимых им к авторитетным в плане ценительства поэтического слова - А.Загородный, Н.Перовский, М.Эпштейн...