№ 7, 2003г. Николай Родичев и  его вторая жена  Нина Ивановна

Юрий Блюдёнов Притворщицы у гроба Memento mori «Я не был на похоронах из принципа – там верховодили хищная сестра Нины Ивановны Валентина и Маша, хорошо ею обученная по части муштровки мужчин, в том числе-только что умершего отца. Это было давно спевшееся, даже родственное трио, скорее – клан женщин одного племени, давно покоривший Москву через мужей. У Маши это было несколько иначе – она наследница и умершего приёмного отца и Нины Ивановны, родившую ее от первого мужа – дальнерейсника.

Нина Ивановна «скромная» учительница, под шефством сестры, вульгарно придерживавшая «под башмаком» своего муженька тому же обучила и старшую сестру. Успехи были. Нина бойко употребляла в речи ласкательный суффикс – “еньк”! «Коленька» порхал на её устах, чему я нередко был свидетелем. Хоть он не пил и не курил, был склонен к хворостям, что укрепляло Нину в надежде на убывающий срок пребывания при Коленьке и становящийся реальным час вступления в право овладения имуществом «суженого».

Числился он по писательскому делу, имел много изданий, благодаря широким знакомствам, хотя осиливал только журнальные жанрики, Нина в этом особенно не разбиралась, и её долго устраивали кое-какие переводы мужа, его статьи – лишь бы денежки набегали стабильно. Она помогала перепечатывать на машинке, а довольный Николай Иванович щедро приговаривал: «Мы с Ниночкой написали книгу.» (или часть её…).

Свидетельство об удочерении Маши долго пролежало я ящике «стенки», никого не смущая, хотя в юношеские лета, Маша беспокоила приемного папку склонностью к романтической свободе в обществе местной молодежи. Иногда от неё пахло вином, иногда забывала вернуться домой вовремя, а один раз она превысила грань самообороны и вдвоем с бабулей побила «папку». Бабушке пришлось уехать в свой деревенский “уют”…

А так все оставалось по-прежнему: «папа Коля» вкалывал себе, а Маша скатывалась всё ниже.

«Родительское» воспитание было скорее всего меркантильным. С учебой были затруднения и проблемы. Она до сих пор добирает образование. Но жить предпочитает в столице и сервис признает лишь столичный, хотя жила с мужчиной на снимаемой площади – ради денежной эксплуатации отцовской площади (3-х комнатная «генеральская» квартира отца за доллары сдавалась иностранцам).

У «папы Коли» была странная привычка – строить дома. Отцовская, ещё плотницкая? Первая проба- белобережский щитовой домик, впоследствии обтянутый белым кирпичом. Потом, в восьмидесятых, попытка «выбить» стройплощадку в Орле. Поиски родного угла – в Дмитровске, Локте (Брянщина) – нелепая легенда там: «застолбил» своим именем районную библиотеку – опять-таки не на родине, а закрепиться в том краю все-таки проблематично.

В Орле строился долго - с 92-го по 98-й, сказывался и возраст. Так и завершил – подрывом своего здоровья. Однако на сутяжничество с Петром, у кого квартировал целых 6 лет, пока строил очередной дом в очередном городе, его хватило. Напал на него, как бы из-за угла с судом в Брянске, в интересах подобного себе графомана Сенькова, спровоцировавшего рецензию, когда Петр был уже коечным инвалидом 2-й группы. За справедливые требования компенсации расходов по найму своего представителя в Брянском суде, он грязно оклеветал его в Советском райотделе милиции г.Орла. «Я, наконец, собирался потребовать этой компенсации через суд» – он умер (не от этого) – П.Родичев.).

Итак, ради Сенькова, его ограбил, ни копья не заплатив за 6-летнее квартирование и ужины. Спокойно проносив на своей совести и это – несколько лет. Заодно подготовил  через клевету снятие младшего с учета (ни за что) в писательской организации и став там на учет (после Москвы) сам. Оборотистый был брательник, пока Петр не назвал его «однофамильцем» публично.

Частично поэтому он воспринял его лицемерные похороны как фарс: ничто не соответствовало действительности: он не являлся писателем, но журналиста хоронили, как писателя, выходило – (круче в бездарном Орле не было); областная администрация успела издать две его книги, зачем-то оставила за вдовой и дочерью обычную материальную поддержку (дерут за московскую 3-х комнатную квартиру, вероятно, 1000 долларов), распорядилась похоронить на престижном Троицком кладбище и оплатили поминки в ресторане…

«От меня отселился сразу по окончании строительства дома. Это не было отселением в него. Ещё накануне его привёз разбитого якобы микроинсультом сосед по Инженерной улице, на которой он строился, на своей машине, и привел на 8-й этаж, где я жил. И сразу провел на указанную мной койку. Я тут же позвонил лучшим своим знакомым медикам. Они приезжали и совершали свои услуги от медсестры до врача-кардиолога. Первые дни я, сам постельный больной, помогал ему лично и через соседей, потом он позвонил Нине Ивановне в Белые Берега, и та приехала, чтобы ухаживать за ним. Однако он отослал её “на дом”, доделывать какие-то мелочи. Я возражал против этого, так как вопрос ухода за ним практически повисал на мне, а я не мог ходить в поликлинику и аптеку даже для себя» - (П.И.). В те дни, видимо, вопрос, - для кого строился дом на Инженерной созрел окончательно. Из Москвы была вызвана Маша с мужем, или кем-то вроде, и Николая увезли в Белые Берега. Нина, должно быть, тогда потребовала от него подписей на документах о передаче ей всей его недвижимости. Впереди был 70-летний юбилей «хозяина», - он поднялся, подготовил торжество и накрыл столы в кафе на Приборостроительном заводе, и там сидел, как потом рассказывал мне железнодорожный журналист и самодеятельный писатель-фронтовик, автор неизданного романа «Звезда над окопом» - Борис Иванович Попов. Николай давно знал его, и за одним столиком в кафе признался тому в своих семейных проблемах, и они сообща, за очередной выходной, сочинили  статью для «Орловской правды» - против Нины Ивановны, слишком близко подступившей к овладению имуществом Николая. Тот убедился в этом и сам, когда поехал в Москву и уже не смог попасть в собственную квартиру, поскольку в двери был уже врезан новый замок. Ещё тогда Николай звонил в Орловскую писательскую организацию, просил не выдавать Нине его стипендию,  и сказал, что она его полностью «обчистила», лишила всякой собственности, и что ему остается только судиться с нею.

Потом начали осуществляться всякие неожиданности. Вдруг приехала Нина – Николай не успел даже спрятать от нее черновика своей статьи. Нина, нагрянувшая со всем своим кланом, в два счета распознавшая намерения супруга, тут же улестила его, тот позвонил Б.Попову и, наверное, Кононыгину, и дал  отбой уже намеченной к публикации статье. Бывают, наверное, ситуации и позабористее, поавантюристичнее, - возможно. Но тогда она увернулась от развода весьма искусно. «Работали» ещё двое: взрослая дочь и хищная сестра Валентина. Б.Попов звонил Петру об «отбое», недоумевал, но с взятой обратно их статьей из «Орловской правды», он не ознакомился. Не получила она развития заодно с разводом…

Никто не ожидал скоропостижного гроба, а Петр Иванович имел в загашнике оставленное самим Николаем на хранение у него трехстраничное письмо Нины к своей дочери. Письмо забавное, хотя в дни похорон, или накануне оно непонятным образом исчезло из виду. Это был готовый документ против Нининого клана. Итак, нужное письмо исчезло, но потом всё-таки нашлось в архивах.

В своё время, когда строительство этого дома близилось к завершению, они, лежа на кроватях у Петра, мечтали: подо что пустить эту постройку – под личную библиотеку, под дом пионеров, под музей имени Н.Родичева? Это ему льстило, но – слишком вульгарно тешило его тщеславие, и воображение разыгрывалось до потешного клуба пердунов имени правозащитницы Елены Боннер. Однако так ни на чем и не остановились в выборе…

У Нины Ивановны, оказалось, это было давно решенным делом.  Она запросто отмела всякие досужие, планы, «хотя моему сыну Алексею уже десяток лет совершенно некуда вернуться с Украины с тремя детьми. Да я и не зарился. Принципиально не принимаю никаких дарений, особенно со стороны Николая – кого угодно доведет попреками». – (П.Родичев).

Так вот именно тогда, под конец строительства не мог уберечь своего и небольшого архива, он принес Петру на хранение полтора десятка самых дорогих писем, которых не хотел показывать даже Нине. В их числе было это письмо Нины Ивановны – своей дочери Маше, суть которого – просьба о её приезде в Орел вместе с женихом Геннадием, чтобы они оказали помощь в довершении строительства дома на Инженерной своему ослабевшему отцу,  -пусть даже хоть окрасить оконные рамы.
Письмо на 3-х страницах насыщено злобой против мужа, против его одряхления, кажущегося ей “маразматиком”. И – главное – дом напрямую обещан ей с Геной. Расписывалось подробнейшим образом, как по-прежнему будет сдаваться иностранцам и московская квартира, и как ей потом будет прекрасно житься после скорой гибели Николая, как наконец-то отдохнет она сама. На полях письма, в самом начале, рукою «хозяина» была приписка: дескать, - вот как вторгаются в наши планы решительные женщины…

Короче, просила Нина Ивановна свою дочь приехать вместе с Геной показать хоть видимость ласки и послушания, а там – сплошные блага и удовольствия… Всё это обговаривалось в тайне от Николая.

Всё получалось у Нины Ивановны: даже дети от первого брака остались обделенными.
Повторяю: Петр Иванович не был на похоронах и лично не слышал всего лицемерного вздора, что говорила о своей якобы любви Нина Ивановна  и не слушала дешевых комплиментов о собственной «стойкости» и «самопожертвовании», получалось, потраченных на Николая. На самом же деле…

Она умело и вовремя поссорила с Николаем даже Петра Ивановича – кто мог осмысленно возразить на мощный поток комплиментов по её адресу перед неосведомленными, благостно настроенными приглашенными?

Хапужески настроенные мать с дочерью буквально «купающиеся» в долларах, одарены Орловской администрацией ещё и материальной поддержкой, и устройством похорон на престижном кладбище с попом и военным обставлением вчерашнего ловкого человека, будто бы писателя, на самом деле удачливого обманщика, многих обведшего вокруг пальца, как и оставшиеся притворщицы, никогда его не любившие. До чего же сейчас смутное время – как раз для таких жуликов!

Читайте также:
Б О М Ж    ("ЗАЛП" №7)